О нас 40 лет назад
«Пою перед тобой в восторге похвалу не камням дорогим, не злату, но стеклу!" М. В. ЛОМОНОСОВ
Корреспондент: Борис Данюшевский (1977г)
Название у этого белорусского поселка лесное и совсем не современное – Березовка. Лежит он в стороне от железной дороги и от автомобильных магистралей, посреди заповедного леса, в котором, правда, больше елей и сосны, чем березы. Раньше, говорят, было наоборот, потому и назвали поселок Березовка, но постепенно берез становилось все меньше и меньше, так как скоростными темпами рос и развивался основанный в этих краях еще в прошлом веке стеклозавод, для топки печей которого и вырубали белоствольную красавицу. Тонкое, изящное дерево нужно было заводу в больших количествах, чтобы выпускать столь же тонкую и изящную продукцию – изделия из стекла. Сейчас стеклозавод «Неман», взявший свое название от раздольной реки, протекающей поблизости, перешел на газ, вырубки прекратились, и молодые, стройные березки, освещаемые в сумерках огнями печей, смело заглядывают за заводской забор, радуя березовцев своим видом.
Когда впервые приезжаешь на завод, где делают стеклянные изделия, тебя не покидает ощущение, будто попал в какой-то нереальный мир. Как в хорошо поставленном цирковом аттракционе, в ловких руках иллюзиониста «из ничего» появляются аквариумы с рыбками или десятки разноцветных платков и шалей, таки здесь, прямо на твоих глазах по воле художников и стеклодувов происходят волшебные превращения расплавленного стекла в изумительные по своей красоте вазы, бокалы, кубки, декоративные вещи. Чудо, да и только. Да ведь и само открытие стекла иначе, чем явлением во всех отношениях необычным, не назовешь. Потому что впервые, причем совершенно случайно, сварили стекло финикийские купцы, перевозившие через Средиземное море соду. Однажды вечером, гонимые сильным ветром и высокой волной, они вынуждены были пристать к пустынному берегу. Чтобы ночью огонь, разожженный прямо на песке, не задул ветер, с корабля принесли куски соды, которыми и обложили со всех сторон костер. Рано утром финикийцы увидели в углях что-то прозрачное, плоское, словно блюдо, которое сверкало в лучах солнца, и звенело, когда, прицокивая языками от удивления, они стали постукивать по нему костяшками пальцев. То было настоящее стекло, рожденное от соединения песка и соды с огнем.
Красивая эта легенда существует уже более трех тысячелетий, и потому сейчас нам кажется, что стекло было всегда. Мы настолько привыкли к нему, что порой даже не воспринимаем по достоинству ту красоту, которая заключена в художественных произведениях из стекла. А в том, что это именно художественные произведения, убеждаешься, когда смотришь на изделия с маркой Березовского стеклозавода. Невольно вспоминаются лесковский Левша и два его товарища, которые не только ухитрились подковать стальную «аглицкую» блоху, но и еще кое-что «сверх всякого понятия сделать» – на подковках и на гвоздях свои имена поставить. На «Немане» есть вещи, сделанные тоже «сверх всякого понятия». И одним из создателей этих вещей является молодой мастер-художник Анатолий Федорков.
У Константина Паустовского есть написанный еще в довоенные годы рассказ "Стеклянный мастер» Повествуется в нем о молодом стеклодуве, живущем одной застой мечтой когда-нибудь отлить из хрусталя маленький рояль который «светиться должен и звенеть». Мне неизвестно, читал ли Анатолий Федорков этот рассказ, но я доподлинно знаю, что еще только начиная работать на заводе простым стеклодувом, он тоже мечтал создать из стекла что-нибудь необыкновенное. И когда Анатолий почувствовал, что в совершенстве овладел всеми секретами мастерства стеклодува, он решил попробовать себя в художественном творчестве, для чего на время оставил цех и занялся самообразованием.
Нет ни одной книги про стекло, фарфор или керамику, которые бы он не прочитал, нет ни одного заводского музея, в котором бы не побывал. Но больше всего времени он провел в запасниках Эрмитажа, где собрана богатейшая коллекция стекла разных эпох и школ начиная от самой древней – египетской и кончая– венецианской. В то время на «Немане» уже широко пользовались цинкосульфидным стеклом, изобретенным в конце 50-х годов. Добавление его в хрусталь дает всю гамму опалового цвета – от совершенно прозрачных до плотных, напоминающих застывшую лаву. С конвейера завода большими партиями сходили опаловые кувшины и графины. Именно они и подсказали Федоркову идею применить цинкосульфидное стекло в другом качестве – в качестве декора, то есть использовать его способность давать ясно читаемый рисунок. Рисунки же у него были готовы. Ему давно хотелось запечатлеть в декоративном стекле любимые им цветы, повторить кружевную вязь вологодских мастериц, передать архитектурную стройность и композиционную выразительность древних памятников культуры.
Анатолий попробовал нанести цинкосульфидное стекло так, чтобы оно легло на стенки хрустальной вазы тонкими горизонтальными нитями. Пока поперечные канатики не застыли, он специально изготовленным - крючком оттянул их в виде спирали к днищу вазы. Когда ваза остыла, на ней вырисовались красивые бело-голубые гирлянды, ниспадающие по стенкам. Новый цветовой эффект, полученный таким способом, сразу привлек внимание специалистов, а декор, украшающий теперь изделия Федоркова, стали называться «неманской нитью».
Неман вообще в творчестве мастера играет видное место. В выходной Анатолий очень любит встречать зарю на его берегу. В эти ранние утренние часы на реке неправдоподобно тихо. Нет ни купальщиков, ни рыбаков. Солнечные лучи только начинают вырываться из-за верхушек елей и ложатся на гладь воды. Здесь, на берегу реки, среди зарослей ивняка и лишайника, высятся вековые замшелые сосны и ели, раскидистые ветви которых закрывают полнеба над головой. Внизу плавно несет свои холодные синие волны река Неман. Вот эта тихая, словно пробуждающаяся красота окружающей природы и навеяла Анатолию однажды рисунок набора «Цветок», за создание которого он получил на Всемирной выставке стекла и фарфора в Яблонце–на-Ниссе высшую награду – Гран-при.
Секрет столь громкого успеха, выпавшего на долю создателя «Цветка», в том, что образы родной природы, преломившись в сознании художника, стали образами искусства. Когда смотришь на блюдо из бесцветного стекла отделанное тщательным, филигранным рисунком, кажется, будто этот рисунок не есть результат прикосновения рук мастера, а отпечаток настоящего цветка. На лепестках заметны малейшие прожилки которые тончайшими нитями тянутся к центру, где есть и пестики и тычинки. И уже кажется, что не художник, а сама природа создала это прекрасное по своему колориту, выразительности и простоте изделие.
У Федоркова, в сущности художника-самоучки, исключительно развито чувство прекрасного. Причем, удивляет то, что, задумывая какое-то изделие, он не пользуется, как другие художники, ни набросками, ни эскизами. Объясняет он это так: – У каждого человека есть внутреннее зрение, то есть способность представлять какой-то предмет мысленно. Вот я задумал сделать какое-то новое изделие. Я не стремлюсь сразу же перенести на бумагу его форму, а пытаюсь представить ее в разных вариантах. Продумываю цвет, пластику, размеры, переберу десятки вариантов, пока перед глазами не предстанет именно тот, который больше всего меня удовлетворяет. Ну, а дальше уже, как говорится, дело техники. Прихожу в гуту и начинаю лепить.
Часами сидел я в гуте (так по-старинному называется цех, где в печах варится стекло) напротив столика Анатолия, наблюдая за его работой и пытаясь уловить момент творчества, миг рождения произведения искусства...
Вот Анатолий подходит к окошечку печи, где, словно в домне, вспыхивают красно-желтые молнии – это кипит раскаленная до температуры 1200 – 1400 градусов стекломасса. В руках у него тонкая металлическая трубка. Он опускает один ее конец в ванну, медленно поворачивает, нанизывая на кончик тягучую и липкую, словно мед, массу стекла. Чтобы она не сползла на верстак, ладони непрерывно вращают трубку. Анатолий закатывает наборку, поддувает ртом и снова закатывает. Пока это еще только заготовка, или «гладье», как говорят стеклодувы, и только он, мастер, один знает, какие очертания она примет и в какое изделие превратится.
Анатолий легко касается трубки губами, чуть раздувает щеки, и я вижу, как строптивый комок стекла превращается в блестящий прозрачный пузырь, потом начинает менять свою форму, становясь то причудливым сосудом, то неким полуфантастическим животным. Поначалу подумалось: возьмись любой – получится точно так же. А Анатолий, словно угадав мою мысль, набрал каплю стекла на трубку, протянул ее мне – пробуй. Взял трубку, чувствую, не слушается меня стекло, не успел к губам поднести, чтобы подуть, – оно вязкой, бесформенной массой шлепнулось на верстак. Вот и все занятие. Понял я: обманчивая эта простота и легкость, с которой у Анатолия получаются его изделия, таит в себе, прежде всего, навык и многолетний опыт. Однако ж и обладая только этими двумя достоинствами, творцом красоты не станешь. Нужно еще, чтобы они сомкнулись с первородным художественным вкусом, с тем самым «божьим даром», без которого нет искусства.
И чем дольше наблюдаешь, как работает Федорков, тем понятнее становится фраза австрийского поэта Рильке: «Почти все вещи ждут прикосновения», – написав которую поэт имел в виду не просто работу рук человека, а его дарование, мастерство, частицу характера и души.
Стекло, создаваемое Федорковым, сочно, насыщено цветом, декоративно. Он тяготеет к простым, не вычурным формам, часто применяет спокойную и благородную, чуть охлажденную гамму серых и голубоватых оттенков, оживляемых искрами серебристых нитей. Они-то, эти искры, такие непринужденные и естественные в декоре, ни на миг не теряющие трепета жизни, наверное, и покорили японцев – посетителей выставки «ЭКСПО-70», где было представлено настенное блюдо Федоркова, украшенное «неманской нитью». Японцы, тонко чувствующие сдержанную красоту природы своей страны, ее камерные краски, по достоинству оценили произведение советского мастера, выразив желание приобрести блюдо для своего музея.
